Неточные совпадения
— В тысячу… этих проклятых названий годов, хоть убей, не выговорю; ну, году,
комиссару [Земские
комиссары тогда ведали сбором податей, поставкой рекрутов, путями сообщения,
полицией.] тогдашнему Ледачемудан был приказ выбрать из козаков такого, который бы был посмышленее всех.
При появлении
полиции Биче не изменила положения, лишь взглядом напомнила мне, что я не знаю ее. Теперь она встала, ожидая вопросов;
комиссар тоже встал, причем по выражению его лица было видно, что он признает редкость такого случая в своей практике.
По ставшему чрезвычайно серьезным лицу
комиссара и по количеству исписанных им страниц я начал понимать, что мы все трое не минуем ареста. Я сам поступил бы так же на месте
полиции. Опасение это немедленно подтвердилось.
В Париже и после тогдашнего якобы либерального Петербурга жилось, в общем, очень легко. Мы, иностранцы, и в Латинском квартале не замечали никакого надзора. По отелям и меблировкам ходили каждую неделю «инспекторы»
полиции записывать имена постояльцев; но паспорта ни у кого не спрашивали, никогда ни одного из нас не позвали к полицейскому
комиссару, никогда мы не замечали, что нас выслеживают. Ничего подобного!
— Об этом я уже читал в нескольких газетах, — заметил де Моньян, — пощипывая свою бороду, — там все было подробно описано и по обыкновению даже с прикрасами… дело это само по себе не представляет особой важности, высшее наказание, к которому вас может приговорить суд исправительной
полиции, это трехмесячное тюремное заключение, но есть надежда выйти с небольшим наказанием, доказав, что полицейский
комиссар сам был виноват, раздражив вас своею грубостью и оскорблением России.
— Господа судьи, — начал он, — на скромной скамье подсудимых суда исправительной
полиции сидит в настоящую минуту человек далеко не скромный. Вы только что слышали показания свидетелей, обрисовавших вам возмутительное поведение подсудимого, по отношению к полицейскому сержанту Флоке и
комиссару Морелю. Неудовольствовавшись этим, обвиняемый позволил себе бранить неприличными словами Французскую республику и высших представителей.
В июне прошлого года я имел столкновение в Париже с
полицией и, будучи в раздражении, побил полицейского
комиссара, за что и был арестован.
Там достаточно телеграммы или письма какого-нибудь полицейского
комиссара, или агента парижской, берлинской или миланской
полиции к префекту или управлению другой иностранной
полиции, в Брюсселе, Женеве или Вене, чтобы вся эта брюссельская, женевская и венская
полиция была тотчас же поставлена на ноги по иностранному делу, как бы по своему собственному и заподозренные лица разысканы и арестованы до выяснения дела и присылки всей подробной о них переписки.
Николай Герасимович подробно передал ему весь инциндент с
полицией во время его ареста, рассказал о бесцеремонности полицейского
комиссара, ворвавшегося в спальню и позволившего себе назвать «кокоткой» женщину, вполне уважаемую и не давшую ему ни малейшего повода к ее оскорблению.
Я надеюсь, что суд в этом со мною согласится. Показаниям же госпожи де Межен не может быть дано веры, так как суду хорошо известны отношения к ней обвиняемого, его любовь и преданность ему. Что же касается обвинения обоих подсудимых в оскорблении словами и действиями полицейского
комиссара и агентов
полиции, а также в сопротивлении властям, то все это доказано и не отрицается самими обвиняемыми. О чем же тогда говорить, как не о применении закона?
— Так-то оно так, — отвечал Фрик, — но все-таки я советовал бы вам, если вы можете, достать какие-нибудь документы, удостоверяющие вашу личность. Доказав, что
полиция была не права в своих подозрениях, будет несравненно легче добиться оправдательного приговора по делу об оскорблении
комиссара и агентов.
— По просьбе этой дамы, — обратился к Николаю Герасимовичу
комиссар, — и по приказанию префекта
полиции я явился к вам, чтобы, во имя закона, отобрать у вас несовершеннолетнюю дочь графини Марифоски — Анжелику, которую вы увезли из Милана и которая проживает с вами под именем вашей жены… Правда ли все это?..
— Вас обвиняют в проживании под чужим именем и в оскорблении действием и словами полицейского
комиссара и агенток
полиции при вашем аресте, — сказал он, прочитав присланный
комиссаром протокол. — Признаете ли вы себя виновным?
Комиссар, наверно, поставил на ноги всю
полицию и дал приметы бежавшего из гостиницы «d'Orange».
Что же касается до оскорбления, нанесенного мной полицейскому
комиссару и агентам
полиции, то я был вынужден это сделать, вследствие их неприличного поведения и вторжения в спальню женщины, с которой я живу.
Что же касается до обвинения маркиза де Траверсе в оскорблении полицейского
комиссара и сопротивлении властям, то я нахожу, что в данном случае
полиция сама вынудила его к этому своими неправильными действиями и грубыми поступками.
Я не отрицаю факта оскорбления мной
комиссара и его агентов, но надеюсь, что суд поймет, что я был вынужден на это гнусным поведением самой
полиции.